Человек -- это не звучит

В японской деревне Тога закончился международный театральный фестиваль, проводимый под руководством хорошо известного в России японского режиссера Тадаси Судзуки. В последний день фестиваля он показал свою постановку по пьесе Максима Горького "На дне". Из Тоги – РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Наверное, это самая театральная деревня в мире и самый деревенский в мире театральный комплекс. В середине 70-х годов молодой режиссер Тадаси Судзуки подбил своего друга, уже известного, но еще не ставшего в то время мировой знаменитостью архитектора Арату Исодзаки спроектировать в глухой провинции театральный центр. Это были годы, когда в Японии множилось число заброшенных деревень – "японскому чуду" требовались рабочие руки в промышленности, и крестьяне уезжали в города, особенно с северо-восточного склона острова Хонсю, слаборазвитого по сравнению с урбанистическим побережьем Тихого океана. Опустела и ничем не примечательная, притаившаяся в горном ущелье Тога. Арата Исодзаки предложил режиссеру сохранить внешние формы традиционных японских домов, начинив их современным театральным оборудованием.

В сущности, этот синтез древней японской традиции и европейского понимания искусства театра характерен и для так называемого метода Судзуки – системы актерского тренинга, принципы которого вырабатывались режиссером именно в Тоге. Как и тридцать лет назад, постоянно в Тоге никто не живет. Но приезжают сюда издалека. Сначала слава о театральной деревне Тадаси Судзуки распространилась в Японии, потом и в большом театральном мире. В Тогу стали приезжать из Европы и Америки, преодолевая сначала расстояние до Токио, потом внутренним авиарейсом до прибрежной Тоямы, а потом еще часа полтора в гору на машине по головокружительному серпантину. Глядя на несколько сотен зрителей, приехавших на закрытие ставшего уже традиционным фестиваля в Тоге, просто диву даешься: а где эти люди собираются ночевать? Ведь спальных мест в деревне хватает только для актеров и персонала. Кто-то, как оказалось, снимает комнаты в соседних деревнях, кто-то рискует ехать ночью назад по горной дороге.

Зимой деревню заваливает снегом, но театральная жизнь здесь не замирает даже в холода. А в августе, как сейчас, температура иногда зашкаливает за сорок. Японцы смеются и зовут Тогу "русской Сибирью": если свободно толковать название деревни, то можно перевести его как "гиблое место". В том, что по части активности злых насекомых деревня господина Судзуки не уступает популярным в нашем отечестве местам ссылки, делегация деятелей культуры, прибывших на российско-японский форум (см. Ъ от 22 августа), убедилась на собственной шкуре: за те пять минут, что гости, в том числе и ваш корреспондент, ожидали рассадки на спектакль Тадаси Судзуки "Ночлежка на свалке", они были искусаны налетевшими аки войско и безжалостными как самураи оводами и слепнями.

Чертыхаясь и бормоча что-то вроде "искусство требует жертв", русские зрители расселись на установленной под открытым небом трибуне, но, взглянув на сцену, даже перестали чесаться от удивления. На фоне окружающих игровую площадку деревьев Тадаси Судзуки (он не только режиссер, но и автор оформления) устроил кладбище автомобилей, гору покореженных и проржавевших легковушек. Именно в них он поселил героев пьесы Горького "На дне", по мотивам которой поставлена "Ночлежка". Можно сказать, режиссер проиллюстрировал знаменитую реплику горьковского Сатина "В карете прошлого далеко не уедешь".

Получилось, что у каждого из босяков, вынужденных по пьесе жить вместе, есть свой "домик", пусть и убогое, но все-таки личное пространство, набитое всяким тряпьем и хламом. Весь спектакль героев видно, особенно когда в "салонах" машин загорается свет. Конечно, иногда они вылезают из укрытий, все-таки многонаселенная пьеса требует от персонажей непосредственных контактов. Однако актеры Судзуки так натренированы своим режиссером и учителем, настолько умеют концентрироваться, что, даже неподвижно сидя по своим будкам, они, кажется, излучают особую энергию. Труппе господина Судзуки свойственна экспрессия, собранность и резкость, что делает особенно запоминающимися самых отчаянных персонажей Горького, скажем, Ваську Пепла или Василису.

Но самые разительные метаморфозы на этот раз претерпел в Японии Лука. Тадаси Судзуки превратил старичка-утешителя в бесстрастного комментатора. Лука не просто странник, он историк и литературовед: в начале спектакля напоминает о первом появлении пьесы "На дне" на японской сцене в 1911 году, по ходу действия рассказывает о спорах Горького и Ленина. Впрочем, не о старорежимных русских нищих идет речь в этом спектакле, а о тех японцах, кто, подобно жителям Тоги, нарушил традиционный уклад и ринулся к благам цивилизации. Не случайно текст пьесы перемежается популярными песнями 70-х годов прошлого века. Именно в них заключено то самое наивное и обманчивое "утешение", которым занимается в более традиционных трактовках Лука. Тадаси Судзуки невысокого мнения о современной цивилизации, мир он считает сумасшедшим домом и никаких иллюзий внушать своим зрителям не намерен. Где-то между сценами его Лука сообщает о недовольстве русской цензуры некоторыми репликами пьесы. А у самого господина Судзуки из пьесы оказывается вымарана самая, пожалуй, знаменитая ее реплика "Человек – это звучит гордо".