Колхозники в Ковент-Гарден

Третью неделю на сцене Ковент-Гарден выступает балет Большого театра. Постановки молодых отечественных хореографов — “Золушка” Юрия Посохова и “Светлый ручей” Алексея Ратманского — считались самой сложной и непредсказуемой частью гастрольной программы. У публики они прошли на ура, пресса же была весьма удивлена непривычным стилем работ прославленной труппы.

Устроив триумфальный прием “Лебединому озеру” и особенно “Дочери фараона” на открытии нынешних гастролей (публика и критика сливались после спектаклей в единодушном экстазе), Лондон скептически ждал блока новых спектаклей. С тем, что русские недосягаемы в классике, лондонцы давно смирились и даже с удовольствием поддерживают этот миф. Но создали и другой: толк в современной хореографии знают исключительно на Западе. Полвека назад, во время первого легендарного визита Большого за границу (размах нынешних гастролей объясняется именно этим юбилеем), английские газеты воспевали божественную Джульетту — Уланову и насмешливо описывали ложный монументализм постановки “Ромео и Джульетты” Лавровского. С тех пор русский балет, дороживший западными поездками, как блокадник хлебными карточками, покорился участи неустанного поставщика “Лебединых озер” к европейским и американским дворам.

Когда два года назад Большой впервые за много лет осмелился привезти в Лондон новую версию “Ромео и Джульетты”, спектакль не спасло даже имя Деклана Доннеллана, выписанное на афишах аршинными буквами. Хотя зал реагировал миролюбиво, английский балетный бомонд разволновался так, словно ему подсунули змею в корзине. Постановке задали образцово-показательную трепку.

Но Большой не оставил стараний освободиться от имиджа музейного мамонта. Первым удачным опытом оказался балет Шостаковича “Светлый ручей” в постановке Алексея Ратманского: он вызвал массовый энтузиазм прессы сначала в Париже — там оценили каскадную легкость спектакля, роднящую его с французским водевилем, а затем в Нью-Йорке, где этот балет описывали в терминах родного для американцев мюзикла.

В Лондоне “Светлый ручей” пока был единственным балетом гастролей, на втором представлении которого в партере остались свободные места. Но зал оказался пленен с той минуты, как только по веселым расписным лугам Бориса Мессерера двинулись игрушечные самолетики и трактора, цитирующие “Лебединое озеро” с плаванием пластиковых лебедей. Бытовые реалии жизни советского колхоза были сложноваты для восприятия — в первом действии зрители реагировали преимущественно на водевильные ситуации. Но, изучив в антракте либретто, во втором акте зал оценил не только комические повороты сюжета, но и стилизованные танцы вместе с блестящим исполнением. Местные балетоманы не припомнят, чтобы за последнюю четверть века в чопорном Ковент-Гарден хоть один спектакль принимали с таким восторгом, как “Светлый ручей”.

Лондонские критики, которым сперва показали “Золушку”, на “Светлом ручье” взяли тайм-аут. Лишь Джудит Макрелл из The Guardian отметила: “Демонстрируя в своей реконструкции тонкую иронию по отношению к истории, Ратманский искусно сохранил в целости и невредимости дух балета. Рассказывая историю колхозников, испытывающих романтические волнения по поводу приезда пары танцовщиков, он смог передать удивительно живой вкус того, что когда-то могло считаться популистским советским балетом. А в состав этого блюда входят и диковинные выходки (человек в костюме собаки на велосипеде), и заманчиво невинный флирт, и буйство танца во всех народных и классических стилях, которые только можно перечесть”.

Реакция на “Золушку” была противоречивее. После спектакля на сцене было не протолкнуться среди звезд — поздравить труппу пришли Наталия Макарова, Эндрю Ллойд Уэббер, барон Ротшильд. По ходу спектакля, несмотря на технические проблемы (постановку впервые показывали не на родной сцене Большого), каждый номер заканчивался овацией. Но все газетные рецензии на “Золушку” начинались с ностальгии по спектаклю собственного классика Фредерика Эштона — такого же бесспорного авторитета для англичан, как для нас Петипа. Результат получился впечатляющим — по тону рецензии приближались к разгромным передовицам сталинской “Правды”. “Маленькие девочки, мечтающие о пачке, могут остаться дома”, — резюмировала Джеральдин Белл из The Observer, вместе с коллегами предаваясь сожалениям о недостатке сказочности в современном спектакле. Это оказалось главным упреком режиссеру Юрию Борисову и хореографу Юрию Посохову. Претензии к качеству хореографии, кочующие из статьи в статью, могли бы оказаться самыми болезненными — никто в мире не умеет так анализировать собственно хореографический текст, как акулы лондонской критики, которые погребли такими разборами немало сложившихся репутаций. Но в случае Посохова никто не счел необходимым вдаваться в подробности — все дружно предпочли вступить в соревнование, как остроумнее описать жизнь композитора Прокофьева на Луне.

Тем не менее только Клемент Крисп из The Financial Times, сам причастный к созданию мифа о великой английской хореографии, выставил “Золушке” одну рейтинговую звездочку. Более молодые коллеги из The Times и The Guardian — вероятно, дорожа собственной репутацией, — все же выдавили из себя по три звезды. Эта лояльность может означать только одно: Большой театр вернулся на международный гастрольный рынок. Причем не просящим подаяния бедным родственником, а равноправным игроком. И с ним приходится считаться даже всесильному Лондону.